Агафья Ефимовна успокаивающе похлопала меня по коленке, однако, слёзы продолжали бежать по её щекам.

— Я просто устала, — сказала она. — Сейчас пройдёт.

Веточки потрескивали, к звёздному небу взлетали искры. Вокруг стояла тишина. Не то чтобы совсем звуков не было — и костёр вон горел, и журчание ручья слышалось, и птицы ночные пели, что-то шуршало, шебуршало, пыхтело. Но это всё были не те звуки.

Я вспомнил, как Григорий Ефимович с Дмитрием играли на гуслях и гитаре, как пели баллады и песни, а мы все сидели вот тут вокруг костра и слушали.

Но тут же вспомнил Николая с косулей и понял, что я не хочу никого видеть. Что хочу вот так сидеть у костра с Агафьей Ефимовной и молчать.

Не знаю, в какой момент Агафья Ефимовна перестала плакать. Просто вдруг понял, что больше не слышу всхлипываний.

— Если хотите, — снова предложил я, — то мы можем пойти к остальным.

— Я ещё тут посижу, — негромко ответила Агафья Ефимовна и добавила: — Если ты не против, конечно.

Я был не против. Более того, я был за. Спокойно подумать, разобраться в себе было совсем не лишним.

Агафья Ефимовна сидела, обняв колени, и смотрела на огонь.

Я глянул на темнеющий защитный круг. Рябиновые веточки распустились и подросли. Ещё немного, и деревца поднимутся ровной стеной. И будет потом через несколько лет кто-нибудь гадать: как так получилось, что деревья растут по кругу.

Следом в памяти всплыл Чернобог, стало интересно, зачем я ему был нужен.

Чёрный ничего не объяснил ни тогда, ни теперь. Забился куда-то в уголок и сидел там, страдал.

Расспрашивать Агафью Ефимовну после её слёз было как-то не очень. Поэтому я просто сидел и вспоминал встречу с Чернобогом, прокручивал в голове его слова, интонации, движения, позы. И всё больше убеждался, что ничего хорошего меня не ждало, если бы не помощь сначала Чёрного, а потом Великой Лосихи — Агафьи Ефимовны в её божественном обличие.

Интересно, подумал я, а какое её обличье настоящее? Взрослой женщины, как сейчас? Молодой девушки? Лосихи?

И потом, мне казалось, что лоси ходят по лесу бесшумно, а тут такой треск стоял… Будто напролом…

Да оно и было напролом. Великая Лосиха спешила через чащу… Как ноги не переломала… Но ведь успела!

Я вспомнил, как ретировался Чернобог, и спросил у Агафьи Ефимовны:

— Скажите, пожалуйста, а почему Чернобог так вас боится? Вы же совсем не страшная.

Агафья Ефимовна хмыкнула. А потом и вовсе рассмеялась. Негромко так. И совсем не весело. И ничего не ответила.

Я подождал немного и, когда понял, что ответа не будет, протянул руки к огню.

Пламя обняло мои кисти, приласкалось, как Дёма. Забавно!

Я вспомнил Дёму, свернувшегося калачиком в одном из гнёзд, которые сделала древесница. Как он там?

И вдруг меня осенило: Дёма — единственный, ради которого я хочу вернуться в лагерь. И всё! Больше никого я не хочу видеть. Даже Арика. Даже Марину.

Глава 16

Я никого не хотел видеть, ни Арика, ни Марины.

Это открытие потрясло меня. Но я действительно сейчас не хотел видеть Марину. Картина, как она сидит рядом с Николаем и убитой косулей, не выходила у меня из головы.

Что касается Арика, то перед глазами стояла вытоптанная трава. Он вместе с остальными прошёл, словно ещё один баран в этом стаде баранов. Вокруг столько духов лесных, как можно вот так тупо вести себя?

«Ты слишком строг к ним, — прервал мои размышления Чёрный. — Они не видят духов. И богов не видят. Они обычные люди».

«Обычные бараны! — возразил я, но уже не так решительно. И подумал: — А если бы я не видел и не знал того, что знаю, как бы себя вёл я?»

И сам себе ответил: «Я бы всё равно не был таким уродом!»

Но потом всё же задумался. Наверное, Чёрный прав. Если люди не видят духов природы, то, наверное, она для них не такая живая. Живая, конечно, но не настолько, как если бы… Духи могут дать сдачи, а куст, если сломать ветку?.. Чем может ответить куст? Шлёпнуть веткой? Или подставить корень? Но тогда выходит он живой?

Я совсем запутался и снова вспомнил Чернобога, зачем он приходил? Зачем я ему? Что он вообще может сделать?

«Много чего, — буркнул Чёрный. — Чернобог — правитель Исподнего мира. Мира мёртвых. Того света. Он и его жена богиня смерти Морана… Моя мать…»

Чёрный, не закончив фразу, задумался.

Я подождал продолжения и не дождавшись, спросил:

«А почему они тебя бросили в подвале? Ты же сын!»

«Я не рождённый сын, я сотворённый» — ответил Чёрный.

— Как так? — спросил я вслух.

Ответила мне Агафья Ефимовна:

— Морана с Чернобогом сотворили Велеса. Но семя Чернобога в нём есть и Морана вскормила его своим молоком, поэтому он всё-таки сын.

— А как сотворили? Что-то типа ЭКО?..

Агафья Ефимовна пожала плечами. Но потом глянула на меня и рассказала:

— Морана взяла змеиное яйцо, присоединила к нему всевозможные звериные сути: чешуйки, шерстинки, коготки, пёрышки и обмотала всё это волоском беспутной бабы. Поэтому Велес может принимать облик любого животного, от медведя до летучего змея. Потом Морана с Чернобогом провели обряд рождения.

Я выслушал Агафью Ефимовну и кивнул про себя — точно, ЭКО! А ещё подумал о том, как появились боги. Об этом нам в школе не рассказывали. Учителя вообще этой темы не касались. Как будто боги были всегда или кто-то пальцами щёлкнул, и они появились…

С другой стороны, Велеса вон сотворили!

Интересно, нормальные дети у богов есть? Рождаются, как у людей?

А если есть нормальные, то зачем сотворять?

— А зачем Моране с Чернобогом это было нужно? — спросил я.

— Морана в какой-то момент замыслила мировое господство, — ответила Агафья Ефимовна. — Она вступила в союз с Чернобогом и создала себе могучего божественного помощника. Велеса.

— У неё получилось завоевать?

Агафья Ефимовна фыркнула:

— Нет, конечно!

«Но и сказать, что проиграла, нельзя!» — возразил Чёрный.

— Как это? — снова спросил я.

«Наш мир тогда оказался на грани исчезновения», — объяснил Чёрный.

— Тогда-то купол и поставили, — добавила Агафья Ефимовна. — Ради защиты Рувении. Когда промеж своих мира нет… Когда хозяева дерутся, то чужие… Каждый хочет урвать себе кусок. К тому же, когда боги воюют, людям тяжко приходится. Вот и кинулись соседи, которые раньше и помыслить дурного не могли… Очнулись тогда боги, собрались на Большой Совет и решили общими силами создать над Рувенией купол и скрыть нашу страну от чужих глаз. Защитить людей. Они же нам как дети… Мы отвечаем за них. А чтобы не было соблазнов, то и чужой мир скрыли от своих.

Я вспомнил тот самый день, когда Сан Саныч устроил теракт. 25 августа — День единения Рувении. Это что ж получается? День объединения богов?

Агафья Ефимовна подтвердила.

И тут мне открылась вся подлость Сан Саныча. Он устроил теракт не просто во всенародный праздник, а в такой день! Это же плевок в лицо всем богам! Всем, кто участвовал в защите Рувении!

Агафья Ефимовна продолжала:

— Мир един. Если этот мир разрушить, то не будет места ни тёмным богам, ни светлым, ни людям, ни животным. А купол — это то, что мир охраняет.

— Агафья Ефимовна, — неожиданно для самого себя спросил я, — А у вас дети есть?

— Есть, — ответила Агафья Ефимовна и загрустила. — Сынок есть, Перунич. Родился ещё во время войны богов.

— А сейчас где он? — спросил я.

— Не знаю, — выдохнула Агафья Ефимовна. — В мире людей.

— Перунич — сын Перуна?

Агафья Ефимовна кивнула и со вздохом добавила:

— Сын Радима.

— Так если, — догадался я, — … если Радим Ефимович — это Перун, то, выходит, Григорий Ефимович…

— Даждьбог, — подтвердила мои догадки Агафья Ефимовна.

— А третий брат Огонь, — выдохнул я.

— Да, — кивнула Агафья Ефимовна.

— Охренеть! — подвёл я итог разговора. — Это же просто охренеть не встать!

Всё так же потрескивал костёр, всё так же темнел за спиной лес, всё так же светили звёзды… Хотя нет, звёзды больше не светили, их заволокло облаками. Подул свежий ветерок. Стало понятно, что погода портится. И то столько дней держалась, а ведь уже конец августа!