Пока мы делились на тройки, Дёма перестал вылизываться и отрыгнул комок шерсти. Комок моментально высох. В Исподнем мире было не только холодно и темно, но и сухо. Настолько, что вся влага с комка шерсти моментально ушла в землю, провалилась.

Я вспомнил, как уходила вода, когда Григорий Ефимович мылся внутри защитного круга ещё там, в лесу… И вот теперь мы сами в аду.

Дёма тем временем начал играть с комком шерсти — цеплять лапой, подбрасывать, катать… Очень скоро комок стал напоминать клубок… Клубочек шерсти.

Был момент, когда я хотел отобрать у Дёмы эту омерзительную игрушку, но Чёрный остановил меня:

«Он знает, что делает!»

А Дёма, продолжая гонять по земле клубочек, выскочил из круга и начал планомерно передвигаться в одном направлении.

— Нам туда, — сказал Григорий Ефимович и направился за Дёмой.

Мы пошли следом. Не быстро, потому что и Дёма двигался не быстро.

Я шёл рядом с Ариком и Ильёй, а в голове звенело, отдаваясь эхом, как в пустой комнате: «Я убью Сан Саныча! Я убью Сан Саныча!»

Несмотря на решимость, приходилось прикладывать усилие, чтобы двигаться, но Боря был прав — двигаться нужно. В аду уж точно оставаться на месте нельзя. Тут ведь как? Замер? Значит, умер! Умер даже не потому, что мёртвые души попируют. Просто во мраке в холоде, в сухости долго не протянуть.

Я глянул на светоч. Он ещё светил, но больше не сиял. Чернобог был прав, света надолго не хватит. В этом мире как вода проваливается в землю, так и свет проваливается во мрак. И ничего с этим не сделать…

Я шёл и думал: мне всё равно дорога сюда, в Исподний мир. Потому что Сан Саныча я грохну, чего бы это мне не стоило! Собственно, увидеть, чего это будет стоить, не сложно. Достаточно оглядеться. Моя вечность пройдёт тут, среди вот этих грешных душ… Скоро они, вот эти зомбаки станут моими соседями…

И тут позади меня звякнули струны.

Это Дмитрий передал кожух с гуслями Светлане, перехватил гитару поудобнее и провёл по струнам. Раз, другой, словно пробуя мелодию. А потом, настроившись, подыгрывая себе, прочёл нараспев:

Абсолютной темнота

Быть не может.

Пламя спички,

Этой щепки-невелички,

Прогоняет древний мрак.

Жизнь зависит от привычки

Танцевать всегда от печки

И до самого крылечка

Перестукам сердца в такт.

Коли сердце вяло бьётся,

Жизнь вряд ли удаётся.

Музыка и стихи смолкли, но от них сделалось светлее. Реально светоч стал светить ярче. Немного, но ярче.

— Хорошее дело! — сказал Григорий Ефимович, оценив искусственное солнце. — Светлана, передай мне гусельки.

Светлана, прижимавшая к груди недоделанный берестяной короб, достала инструмент и протянула Григорию Ефимовичу.

Он принял гусли и любовно погладил их.

— Простите, я в трудную минуту не вспомнил о вас, я был занят людьми, — ласково обратился он к гуслям.

Мне показалось, что гусли что-то пропели в ответ, а может, это Григорий Ефимович случайно коснулся струн.

Дмитрий, с улыбкой глядя на то, как Григорий Ефимович разговаривает с гуслями, поделился:

— Я не мог их там оставить.

— Спасибо тебе большое! — тепло ответил Григорий Ефимович, пристраивая ремень через плечо, чтобы играть на ходу.

Тем временем Дёма сильно обогнал нас. Он докатил клубочек уже практически до границы света. Ещё чуть-чуть и зомбаки дотянутся до него.

Я не мог этого допустить, а потому прервал их разглагольствования.

— Может, мы уже пойдём?

— Да, да, конечно! — согласился Григорий Ефимович и шагнул к Дёме.

Светоч качнулся и поплыл за Даждьбогом.

Двигались мы очень медленно — со скоростью играющего котёнка. И это было самое противное. Меня раздирало между двумя противоположностями: душа жаждала действий, а тело хотело лечь и умереть.

Боги и преподаватели шагали себе и шагали, а вот остальные…

В общем, изнывал не только я.

Смотреть по сторонам? Так даль скрыта во мраке, а то, что освещено… Не на зомбаков же любоваться? Хотя некоторые твари наглели нипадецки.

Но что самое мерзкое, среди мёртвых душ всё чаще мелькали знакомые. И даже родственники.

К нам приблизился невысокий лысый зомбак с круглым брюшком и заканючил, обращаясь к Марине:

— Доча… Доча… Мне холодно… Мне так плохо… Доча… Я ж родил тебя… ты ж должна мне… Доча…

Он бубнил, и бубнил… И камня не находилось, чтобы запулить в него.

На Марину было жалко смотреть. Она еле перебирала ногами.

Наконец, Ритка не выдержала, вклинилась между Мариной и душой её отца и заорала матом. Да таким, что у парней глаза округлились — какие слова она знает.

Зомбак ощерился и скрылся в толпе, уступив место другим.

А Ритка так и пошла дальше рядом с Мариной, закрывая её собой.

Но вскоре уже Марина защищала Ритку от грешных душ, потому что жертвы Риткиной ненависти тут тоже были. И теперь уже Марина крыла их матом на чём свет стоит.

Мат. Другого оружия против нечисти у нас не было. Мат, свет и забота друг о друге. Это Боря хорошо придумал, что разделил нас на тройки. Когда все вместе и товарищу плохо, то каждый думает, надо ли идти на помощь именно ему, другие же ближе, сильнее, лучше знают… а тут понимаешь — это твоя обязанность! Твой долг! Я это на себе испытал, когда к Илье пристала какая-то бабка с отвисшими до земли карманами. Она предлагала ему все сокровища мира, чтобы он только поговорил с ней, обогрел её. Ну мы с Ариком поговорили и обогрели — бабку сдуло в мгновение!

Как Илья потом рассказал, это была дедушкина сестра-клептоманка.

К преподавателям тоже приходили их знакомые и родственники. Хуже всего было, как ни странно, Игорю Петровичу. У этого спокойного, доброго, трудолюбивого человека, как оказалось, было много родственников, и далеко не все они, скажем так, являлись образцом добродетели. Ему, в силу мягкости и неконфликтности, было очень тяжело противостоять зомбакам. Но Григорий Ефимович ещё в самом начале сказал:

— Прямо так сожрать вас грешные души не смогут. Только если дадите слабину, испугаетесь или поведётесь на заверения, поддадитесь на уговоры. Не жалейте бесов, не пускайте их в свои души. Иначе и охнуть не успеете. Они выбрали свой путь и теперь расплачиваются за это.

Вот Игорь Петрович и старался даже не смотреть в их сторону. А как не смотреть, когда они отовсюду?..

Хорошо справлялся с зомбаками Боря. Он просто их в упор не видел, словно шторкой отгородился.

Я задумался о его выдержке и немного выпал из действительности. И тут услышал шорох и шёпот, похожий на шипение. Обернулся и чуть не вскрикнул от неожиданности.

Рядом со мной шаркал распухшими, покрытыми язвами ногами Пашка — мой одноклассник-наркоман. Я в младших классах сидел с ним за одной партой, тогда он ещё не кололся. Мы с ним веселились на уроках так, что потом родителей к директору вызывали. Нас рассадили, и дружба закончилась. А потом Паша связался с упырями… И вот он тут. Тело покрыто струпьями, землистого цвета. Какое-то… не знаю… сгнившее изнутри.

Тут, конечно, все не красавчики, но почему-то именно Пашка шокировал меня больше всего.

— Влад, Влад, Джеймс Бонд нашей школы… — проникновенно зашептал Пашка. — Ты тут… Друган! Помнишь, как мы с тобой зажигали? Влад! Как круто! Ты тут! Влад, только ты можешь мне помочь, тут так холодно, Влад… Я ж не виноват… Честное слово! Я ни в чём не виноват! Ты же поможешь мне? Влад! Ты хороший! Ты настоящий! Влад! Мне плохо… Помоги! Ради нашей дружбы! Я замёрз…

Он казался таким искренним… Таким раскаявшимся… Я уже готов был протянуть ему руку, но тут меня оттолкнул Арик.

— Тебе напомнить Димона с Танюхой, мразь! — не сдерживая себя, закричал Арик. — Это ты посадил их на иглу! Ты! Так что, давай, двигай отсюда свои кости! Ублюдок!

Я аж запнулся. Я тоже вспомнил Димона с Танюхой — Димку и Танечку. Шустрого, любознательного пацанчика и тихую девчонку из параллели. Именно Пашка втянул их в наркотики перед тем, как сам словил передоз.